Узбекистан: освобожденный судом заключенный ждал выхода из тюрьмы 4 года
ACCA публикует рассказ политзаключенного, о том как его решили отпустить на свободу, но отменили решение из-за того, что правозащитник не покаялся в камеру перед президентом страны. Приводим рассказ уроженца Каракалпакстана Салиджона Абдурахманова полностью.
-Я в 2008 году был осужден на десять лет лишения свободы. Коллеги и международное сообщество немедленно признали сфабрикованным обвинение — хранение наркотиков в особо крупном размере с целью продажи. Пришлось отсидеть девять лет и четыре месяца, был освобожден 4 октября 2017 года. Рассказываю о четырех днях с предчувствием скорой свободы, когда успел отсидеть шесть лет.
…14 марта 2014 года ничем не отличался от обычных дней: принял утреннюю дозу лекарств (уже полмесяца находился на лечении в Ташкенте, в Центральной больнице Главного управления исполнения наказания).
Ближе к обеду вызвали к врачу. В кабинете сидели человек восемь. Оказывается, это была медкомиссия, интересовались здоровьем. Узнав, что терпимо, сообщили, что дают заключение для условно-досрочного освобождения.
Почувствовал большой душевный подъем: наконец-то настал день, которого ждет каждый осужденный! Если за решеткой провел почти шесть лет, то это волнение, думаю, сродни чувствам солдата, прошедшего войну и услышавшего весть о завершении всего этого ужаса.
По выходу из кабинета сфотографировали, после обеда пригласили в суд. Заседание Хамзинского районного суда по уголовным делам проходило на территории пожарной части. У стены сидели трое — судья, прокурор и ещё один. Нас было человек 7, включая троих на носилках.
Когда дошла моя очередь, судья — молодой человек лет тридцати пяти, после нескольких обычных вопросов мне и рядом сидевшим, объявил об условно-досрочном освобождении.
Я поблагодарил и вышел. В палате терапевтического отделения все поздравляли.
Прошло 15, потом 16 марта. Тишина. Никто никуда не приглашает. Особенной угнетенности не было: читал какую-то книгу, играл в шашки.
17 марта после обеда вызвали в штаб. Там дали переодеться в гражданскую форму, выдали медицинское заключение. У первого прохода, около решетчатой арматурной двери, дежурный помощник начальника колонии (больница, в народе Сангород, входит в состав находящейся здесь колонии №18 ) вручает справку-решение суда об условно-досрочном освобождении.
Перед последними воротами было какое-то помещение. Здесь выдали деньги на дорогу. Прикрепили сопровождающего до дома работника милиции. Это, оказывается, определено инструкциями по порядку освобождения осужденных пенсионного возраста непосредственно из Сангорода.
Пригласили к видеокамере. Такой установленный порядок, относящийся к заключенным с «тачковкой». То есть, неблагонадежным. Согласно этому негласному правилу, досрочно освобождённый должен говорить в камеру о том, что в зоне пересмотрел взгляды на факты своего преступления. Ну и сделал соответствующие выводы, конечно же, благодаря «воспитательным мероприятиям», проводимым в колонии. При этом непременно должны быть слова с просьбой искреннего прощения, адресованной лично президенту Узбекистана Исламу Каримову.
Освобождающихся с «тачковкой» подготавливают к видеокамере. Но для меня сделали исключение. Один из чиновников Сангорода предварительно побеседовал со мной. К его чести, он не сказал о необходимости, что и как сказать, только заметил, что я сам хорошо знаю, что нужно говорить.
Когда снимали на видео, в помещении находились человек шесть офицеров. Я говорил под запись, что по выходу на свободу буду заниматься домашними делами, воспитывать внуков и ещё что-то в таком роде. Привычных слов покаяния и прощения для президента не было, не было и признания вины: наркотики ведь подбросили в мою машину.
Пришлось ждать недолго. Через минут семь-восемь офицер-видеооператор сказал, что есть технические неполадки и нужно снимать ещё раз.
Снимают. Мои слова почти те же, с некоторыми перестановками. Обращаю внимание, что около компьютера три офицера. Значить, снятое куда-то отправляют.
После некоторого времени выясняется, что опять какие-то «проблемы» с техникой. Видеосъемка повторяется.
Теперь я уже точно знаю, что мной не соблюдено требование «каяться». Кто-то «наверху» решает: выходить мне на свободу или нет.
Тут прошу разрешения у офицера позвонить сыну по ташкентскому номеру, телефон располагался в метрах двух, за барьером. Голос внучки хорошо слышен, она просит маму к телефону. Но ее голос резко прерывается, так как офицер быстро положил трубку.
Ни о чем не спрашиваю. Мне уже всё ясно, пытки продолжаются и унижениям не будет предела. Это должностное лицо для сохранения своего жалкого существования, непомерного самомнения и величия своей скромной должности готов растоптать простое человеческое достоинство, элементарную порядочность. Неужели они не понимают, что это не я унижаюсь, а они?
Четвертая съёмка завершается моими словами, что, будучи освобожденным, продолжу работать для верховенства законов и защиты прав человека. Через несколько минут объявляют, сегодня, мол, поздно, завтра выйдете.
Я положил деньги и документы на стол к одному из офицеров (никто меня об этом не просил) и в сопровождении охраны вышел из помещения. Часы в коридоре терапевтического корпуса показывали восемь вечера.
Через несколько дней был этапирован в ставшую родной колонию №61 в Кашкадарьинской области. Впереди до настоящего освобождения меня ждали очень долгие тысяча двести восемьдесят семь дней и ночей.
После выхода на свободу из Хамзинского (ныне Яшнабадского) районного суда по уголовным делам Ташкента получаю справку:
«Документы на осуждённого Абдурахманова Сали Абдураимовича поступили в суд 13 марта 2014 года, но судом не были рассмотрены».
